Главы: [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [Эпилог]
ГЛАВА 12
Сказать, что я летела по указанному адресу, как на крыльях, значит не сказать ничего. По Сонинской неслась, словно спаниель за гусем-подранком. Вот и угол, где в свое время стояла одетая в ночнушку Вера. Нужный дом оказался буквально в трех шагах от места, где нашлась несчастная, потерявшая память девушка.
"Как здорово, – ликовала я, – все чрезвычайно логично”. Некий Константин нанимает Галю для ухода за Верой. Но молоденькая, не слишком опытная медсестра дает обвести себя вокруг пальца. Верочка спокойно спускается вниз, проходит с десяток метров и налетает на меня. Надо было сразу заглянуть в парочку близлежащих зданий. Ну ничего, дело сделано. Константин небось хорошо относится к Вере, раз не пожалел денег на индивидуальную сиделку. Мог, в конце концов, сдать больную женщину в больницу. Интересно, почему он не заявил в милицию?
Я притормозила у железной двери с панорамным “глазком”. Рука потянулась к звонку, но тут дверь приотворилась, очевидно, от сквозняка. Я почувствовала, как по спине побежал холод. На Дорогомиловке тоже была незапертая квартира. Всунув голову в просторный холл, я крикнула:
– Эй, Константин, вы дома? Но ответа не последовало. Замирая от ужаса, я вошла внутрь и осторожно заглянула в комнаты, потом на кухню, следом на большую лоджию, в ванную и туалет. Слава богу, никаких трупов, но и хозяин тоже отсутствует.
Помещение выглядело странно. На кухне в мойке громоздилась груда грязной посуды, на столе стояла чашка с какао, подернутым темной пленкой. Тут же валялись абсолютно черствые ломти белого хлеба и стоял почти полный пластмассовый стаканчик с йогуртом. На крышечке, лежавшей рядом, виднелась надпись – годен до 18 мая. А сегодня двадцатое. Навряд ли Константин был настолько беден, что покупал просроченные продукты. Весь вид набитой дорогой аппаратурой кухни говорил о хорошем достатке хозяина. Значит, его нет дома несколько дней.
Я принялась изучать комнаты. Одна, очевидно, служила гостиной, другая спальней. В той, что поменьше, стояла разобранная кровать со смятым бельем, а в шкафах – пустота. Одежда отсутствовала. Может, Константин просто ушел на работу, а квартиру в его отсутствие ограбили?
Однако странные нынче пошли воры. Унесли шмотки, зубную щетку и бритву, но оставили превосходную видеоаппаратуру, горы кассет и многочисленные безделушки, вроде позолоченной зажигалки “Ронсон”, валяющейся в холле на стеклянном столике. Похоже, что хозяин сам в безумной спешке покидал квартиру, прихватив лишь самое необходимое. Я еще раз обошла комнаты и кухню, потом заглянула в туалет и в спальне обнаружила под тумбочкой непонятный, абсолютно гладкий розовый предмет из пластмассы, похожий по форме на куриное яйцо.
Следовало признать, что поиски прочно зашли в тупик. Машинально сунув “яйцо” в карман, я поехала домой. И что теперь делать, ума не приложу. Куда задевалась Галя? Почему она не звонит матери? Может быть, ее держат взаперти, далеко от телефонного аппарата?
Дома я села на диван, тупо уставившись в противоположную стену, а потом не нашла ничего лучшего, как снова устроить Верочке допрос.
– Что-нибудь вспомнила?
– Мне так у вас хорошо, что и вспоминать ничего не хочется, – ответила Верочка, смешивая краски.
Я вздохнула. На кухне висит натюрморт – ваза, полная фруктов. Сочные краснобокие яблоки, зеленые груши и иссиня-черный виноград. В гостиной, кроме пейзажа с лодкой, появился еще и карандашный набросок в духе раннего Модильяни. Тонкая, почти прозрачная девушка с огромными глазами стоит у пианино. Привлекал необыкновенный цвет инструмента – розовый. Когда я впервые увидела изображение фортепьяно, то сказала:
– Никогда не встречала клавишный инструмент такого цвета!
Верочка напряглась и ответила:
– А мне кажется, будто он стоит в комнате с синими обоями и голубым паласом.
Я даже не стала обращать внимания на эту информацию. Подобных мест просто не существует в природе. Обои тона берлинской лазури и пианино цвета молодого поросенка. Сто людей из ста сойдут с ума в таком интерьере!
Но сейчас Верочка опять рисовала натюрморт. На этот раз с овощами. Во всяком случае, на листе проступали очертания гигантской спелой тыквы.
– Мне у вас нравится, – чирикала Верочка, – слышь, Вилка, давай в воскресенье поедем в Битцевский парк и продадим мои работы! Может, денег вам заработаю, а то стыдно нахлебницей сидеть!
– Откуда знаешь про Битцу?
– По телику вчера рассказывали. Туда может прийти любой, купить входной билет и продать свой труд. Ну, пожалуйста!
– Ладно, подумаю, – отмахнулась я. – Сегодня пятница, ты давай тогда быстрее пиши, чего с одной картиной ездить!
– Как с одной! – возмутилась Вера. – А эти не в счет?
– Эти нам самим нравятся.
– Я нам еще напишу, – весело ответила Вера, – мне тебя жаль, носишься целый день по городу, работаешь, как сумасшедшая. Вон, бледная вся, синяки под глазами и тощая, словно борзая. Знаешь, мне кажется, тебе надо больше есть и пить витамины.
Я с изумлением уставилась на Веру. Вот уж чего не люблю, так это вызывать чувство жалости. Ноги сами собой понесли в ванную. Зеркало отразило какую-то серую физиономию с лихорадочно блестевшими глазами. Подумаешь, просто забыла покраситься. Сейчас наведем румянец, нарисуем глаза и брови… Из ванной я вышла вполне довольная собой. Пора одеваться и топать в Дом моделей.
В этот самый момент зазвонил телефон. Высокий нервный женский голос влетел в ухо.
– Позовите Виолу Тараканову.
– Слушаю.
– Вас беспокоит мать Насти, дочь Элеоноры Михайловны.
Я слегка приуныл. Противная бабушка небось обиделась, и мне сейчас откажут от места. Но женщина как ни в чем не бывало продолжала:
– Мне крайне необходимо с вами встретиться, прямо сейчас.
– Извините, невозможно, тороплюсь на работу.
– У вас есть машина?
– Нет, езжу на метро.
– Тогда назовите свой адрес, заеду за вами и отвезу на службу, заодно и побеседуем.
Мы договорились встретиться через полчаса у входа на станцию “Речной вокзал”, и я стала одеваться.
– Слышь, Вилка, – спросила Вера, увидав, как я напяливаю брюки, – у тебя нет температуры?
– С утра не было, и сейчас превосходно себя чувствую, а что?
– Да лицо красное, словно из бани.
Ну, на нее не угодишь, то бледная, то пунцовая.
Я прибежала к метро на пять минут раньше, но серебристый “Фольксваген” уже стоял у ларька с мороженым. Внутри, на водительском месте, сидела женщина лет сорока, в элегантном летнем брючном костюме. Она явно не в секонде приобрела свой наряд.
– Именно такой вас и представляла, – улыбнулась дама и велела:
– Садитесь, говорите, куда везти.
Машина плавно выехала на Ленинградское шоссе и помчалась в сторону центра.
– Меня зовут Вероника, – представилась женщина, – и хочу сделать вам деловое предложение.
Немного ошарашенная, я слушала ее неторопливую речь.
У Вероники есть ближайшая подруга, у той имеется своя подруга, а уж у той подруги проблемы с ребенком, девочкой тринадцати лет. Девица не желает учиться, грубит старшим, ведет себя отвратительно. Словом, находится в милом подростковом возрасте. Не хочу ли я поработать домашней учительницей. Семья более чем обеспеченная и оплата достойная.
– Извините, но не имею профессионального образования и не могу считаться настоящим репетитором. Думаю, этой даме лучше обратиться в специальное агентство, если у нее нет проблем с деньгами. Моими услугами пользуются люди, которые не могут платить учителю по десять долларов за академический час. Такая вот палочка-выручалочка для бедных! Честно говоря, не понимаю, почему вы ко мне обратились!
Внезапно Вероника припарковалась у обочины, закурила и, пуская дым в окно, ответила:
– О вас взахлеб рассказывает Мария Вильямовна Когтева, мать Кирюши. Говорит, что с вашей помощью он очень быстро одолел немецкую грамматику. И потом… – Она вдруг рассмеялась и выбросила окурок в окно. – Моя мать – совершенно психопатическая личность. Сначала патологически ненавидела Валерия, отца Насти, затем переключилась на девочку. Справиться с Элеонорой Михайловной я не в состоянии. В доме не удерживаются ни домработницы, ни гувернантки. Властная, крикливая, бесцеремонная, она совершенно подмяла под себя внучку. Настасья боится слово сказать и отвратительно учится в школе.
Стоило вам несколько раз побывать у нас, – веселилась Вероника, раскуривая новую сигарету, – как ребенка просто не узнать. Во-первых, Настя принесла из школы три пятерки. Две по немецкому языку, а одну по математике. Затем навесила на свою дверь замок и сообщила оторопевшей от такого поведения бабке, что теперь тоже станет запираться. Элеонора Михайловна попробовала возмутиться, но Настена парировала с ходу:
– А ты оставляй открытыми свою комнату, гостиную и спальню мамы!
Но главное не это. Стоит теперь Элеоноре Михайловне начать по привычке орать на внучку, как та начинает хохотать. Изумленная старуха, абсолютно деморализованная подобным непонятным поведением девочки, попыталась ухватиться за ремень. Но Анастасия перехватила руку бабки, выхватила кожаный пояс, швырнула его на пол и заявила:
– Я подам на тебя в суд за жестокое обращение.
Элеонора Михайловна, с которой за всю ее долгую жизнь никто не осмеливался спорить – ни муж – полковник, ни дочь, ни подруги, – просто лишилась дара речи. А Настя преспокойненько двинулась на кухню, где совершила строго-настрого запрещенную вещь: положила на тарелку бутерброды и отнесла в свою комнату.
– Вы не поверите, – улыбалась Вероника, – но мать теперь боится ее.
Я ухмыльнулась. Ай да Настя, просто молодец.
– Она мне рассказала про ведро, – заговорщицки подмигнула Вероника, – и знаете что?
– Ну?
Вероника опять расхохоталась:
– Президент нашего банка – старый идиот. Вызывает всех по очереди на ковер, и ну визжать. Страшно неприятно, и я его, честно говоря, опасалась. Но вчера…
Вчера, когда начальник потребовал Веронику на расправу, женщина вспомнила рассказ дочери и “надела” на голову брызгавшего слюной мужика ведро с жидкими помоями.
– Еле-еле удержалась от хохота, – откровенничала дама. – Прямо так ясно представила, как по лысине, плечам и брюкам стекают помои. Прелесть, восторг, больше совсем, ну ни капельки его не боюсь.
Вероника не удержалась и рассказала об этом приеме коллегам. Те выходят теперь из кабинета шефа, корчась от хохота. В обеденный перерыв они живо обсуждали, чем лучше плеснуть в президента: кефиром, ряженкой или кофе. А может, запулить ему тортом в лицо или припечатать селедкой под шубой?
Поэтому, когда подруга пожаловалась на проблемы родственницы, Вероника моментально порекомендовала меня.
– Им абсолютно плевать на ваше образование, – разъясняла женщина, – только помогите Вику в порядок привести.
Я не была уверена, сумею ли справиться с капризной девчонкой из богатой семьи. У меня не было опыта общения с подобными экземплярами. До сих пор имела дело только с детишками из своего социального слоя.
– Да вы попробуйте, – посоветовала Вероника. – Ну не получится, уйдете. Платить хотят тысячу долларов в месяц.
– Сколько? – ошарашенно переспросила я. – Тысячу рублей?
– Да нет же, долларов, – заверила меня Вероника. – Средняя зарплата домашней учительницы. Понимаю, что не слишком много, но, если справитесь, оклад повысят.
Я закашлялась, пытаясь скрыть оторопь. Тысяча долларов! Прорва денег! Мы никогда не имели в руках подобных сумм! Да я смогу бросить махать тряпкой в Доме моделей! Отправлю Тамару с Кристей на Азовское море, куплю стиральную машину. Нет-нет, ни в коем случае! Никаких приработков я не брошу, а тысячу долларов стану откладывать. За год получится двенадцать штук.
Продадим нашу “хрущобу”, доложим накопленное и приобретем хорошую квартиру. Или нет. Лучше купим домик в деревне…
– Так вы согласны попробовать? – вклинился в мои мечты голос Вероники.
– Да, – с жаром ответила я, – конечно. Господи, только бы получилось, только бы мне удалось справиться с капризной девицей.
– Тогда записывайте адрес, – спокойно сказала Вероника.
Она довезла меня до Дома моделей и умчалась в роскошной серебристой машине. Я понеслась на второй этаж, держа швабру наперевес.
"Вешалки” сегодня разошлись. Одна из них до сих пор лежала на диване в полубессознательном состоянии.
– Эй, – потрясла я ее за плечо, – просыпайся, праздник кончился, пора домой.
Девица согнула километровые ноги и пробормотала:
– Уйди, Макс.
– Вставай, – не успокаивалась я. – Давай, шевелись.
– Ой, холодно, – заныла девица.
И неудивительно. Валяется на кожаном диване почти раздетая. Ну не считать же за одежду крохотное синенькое платьице, еле-еле прикрывающее “мадам Сижу”.
– Отвали, Макс, – капризничала девчонка, зябко дергая острыми плечами.
Толстый слой косметики сполз с ее личика, и оно казалось детским и беззащитным.
– Твой Макс давно дома, – ответила я и шлепнула модельку мокрой тряпкой по костлявым ножкам, – быстро вставай!
Девчонки-модели изумительно смотрятся на расстоянии. Стройные, высокие, с осиными талиями, роскошными прическами, бездонными глазами и пухлыми губами. Но я частенько вижу их в “натуральном соку” и должна сказать вам – не завидуйте. С близкого расстояния девицы в обнаженном виде ужасны. Ноги по толщине как руки, а руки напоминают ветки молодой яблони. Просто непонятно, как можно передвигаться на таких конечностях, кажется, они сейчас подломятся под весом тщедушного тельца. Кости у них торчат изо всех мест, даже из живота, а вместо бюста нечто, больше всего напоминающее юношеские прыщи. К тому же, сняв умело наложенный макияж, они разом теряют свою загадочную красоту, а когда выходят из душа с мокрыми волосами, становится понятно, что их роскошные кудри – это всего лишь плод ловких рук парикмахеров. У “вешалок”, как, впрочем, у всех людей, соблюдающих жесткую диету, жуткие проблемы с зубами и волосами.
– Давай, давай, – поторопила я пьянчужку. Девчонка наконец приняла полусидячее положение и, судорожно икнув, тупо спросила:
– Где я?
Ну вот, еще одна потерявшая память!
– В Доме моделей, сидишь голая и пьяная на диване.
Манекенщица затрясла головой:
– Ну блин, кто же мне шампанское налил! Говорила сто раз – от шипучки сразу косею. Уроды, кретины!
Продолжая ругаться, она вытащила косметичку и взвизгнула, оглядывая себя в зеркало:
– Что это?
– Твоя морда, – не удержалась я, – личико ангельской красоты, которым одарил господь. Если станешь жрать алкоголь лошадиными дозами, к тридцати годам заработаешь сизый нос и цирроз печени.
– На себя взгляни, тряпка, – огрызнулась моделька и принялась спешно производить ремонт.
Я продолжала мыть полы. Использовав почти все содержимое огромной косметички, “вешалка” чрезвычайно похорошела.
– Там холодно? – поинтересовалась она, вглядываясь в окно.
– Маску надень, – посоветовала я.
– Какую? – удивилась девчонка.
– Ну знаешь, дети на карнавал натягивают, картонные, все лицо прикрывают.
– Зачем? – плохо понимала девица.
– Дождь собирается, – мирно пояснила я, – вода по морде потечет, весь грим смоет, и народ от тебя шарахаться начнет. А так дотопаешь до метро, снимешь маску и вперед, полный ажур.
Секунду девчонка молчала, потом пробормотала:
– Не пошла бы ты на…
– Только вместе с тобой, – парировала я.
– Крыса!
– Уродина.
– Да как ты смеешь подобным образом с ведущей моделью разговаривать, поломойка вонючая?!
Я щедро плеснула водой в ее элегантные темно-синие лодочки, попавшиеся под руку, и мирно сказала:
– Ты через пару лет тоже у ведра окажешься!
– Никогда!
– Ну может, повезет, выскочишь замуж за богатого старика и превратишься в истеричку. Внезапно девица погрустнела:
– Не везет мне. Наши все по два раза уже в загс сбегали, а я все никак. Я оперлась на швабру.
– Лет-то тебе сколько?
– Девятнадцать.
– Еще успеешь, навыходишься. Девчонка вздохнула:
– Хорошие мужья на дороге не валяются.
– Это точно.
Моделька достала из сумки розовый, абсолютно гладкий предмет, похожий на куриное яйцо. Точь-в-точь такой же я нашла под тумбочкой в квартире Константина.
– Зачем тебе такая штучка? Девчонка спокойно пояснила:
– Духи, последняя разработка дома “Гальяно”, жутко модные, гляди.
Ловким движением она откинула верхнюю часть яйца”, и я увидела распылитель.
– Хочешь подушу? – спросил девица.
Я кивнула. Острый горький запах, напоминающий аромат поздних осенних хризантем, повис в эздухе.
– Дорогой парфюм? Модель хихикнула.
– Жуть, лучше о цене не спрашивай, тебя сразу стошнит от ужаса. За год с тряпкой на такой пузырек не заработать.
